Жребий брошен - Страница 59

— Я к тому спрашиваю, колдун… Ну, ты уходить дальше намерен, али можно собрать, не торопясь?

— Собирай, — разрешил Олег. — За конницей мы все едино не поспеем, а города от нас никуда не убегут. Дня отдыха вам хватит?

— Хватит-хватит, — обрадовался Любовод. — Не зря бились ныне, друже, никак не зря. Повозки четыре броней и мечами нагружу точно!

— Воинам не забудь оставить.

— Э-э, колдун, — отмахнулся купец. — Не видел ты поля бранного. У многих руки-ноги в нескольких саженях от тела лежат, а головы тут и там, что желуди под дубом, раскиданы. Много лишнего оружия останется, ой, много…

— Тогда возничим тоже дай.

— Зачем им-то, друже? Заложники же!

— Мы обещали им свободу, Любовод, — повернулся к купцу ведун. — Человек, не имеющий оружия, не имеющий права защитить себя, свою честь и мнение, есть раб! Мы обещали им свободу. Так что выдай всем мечи. Пусть знают, что мы держим свое слово. Раджаф разбит, они видели. Ныне его бояться не станут, к нему со страху не побегут. Пусть привыкают жить полноценными людьми.

На месте сражения Олег простоял не один, а целых три дня. Совесть не позволила ему бросить на произвол судьбы тела почти тысячи погибших людей. То есть, на самом деле со стороны Раджафа потери составили больше двух тысяч смертных, да ведун лишился, считай, всего первого легиона. Но легионеров погибшими можно было считать с очень большой натяжкой, а из защитников тирана Олег поднял и поставил к себе в строй больше половины найденных мертвецов. Всех остальных возничие сложили в общую с истерзанными телами легионеров могилу, закопали, прочитав над ними какую-то свою, неизвестную пришельцам, молитву. Лошадей тоже уложили в отдельный могильник. Раз уж это была теперь земля мудрого Аркаима, его армии следовало заботиться о чистоте. К тому же еще Любовод с кормчим, набрав из возничих помощников, собирали и сортировали трофеи, большую часть из которых приходилось отмывать в ручье. Отмывать сразу, пока кровь не засохла.

Излишне умный проводник из Птуха куда-то исчез, но на широком, накатанном тракте трудно было заблудиться. На четвертый походная колонна снова тронулась на север, шаг за шагом неумолимо приближаясь к столице великого некогда правителя Раджафа.

Усыпанный цветами и не имеющий ни единой трубы, Та-кем показался рядом с дорогой к полудню второго дня пути. Победителей здесь ждали. Делегация из трех стариков, каждый из которых держал в руках по цветку и яблоку, спустились с города еще до того, как войско успело развернуться, а обозники — разбить лагерь. Посланники тут же проявили готовность принести клятву верности, накормить до отвала всех людей, дать с собой припасы, повозки — и сразу признались, что люди Раджафа перед уходом разорили кладбище, забрав с собой всех умерших. Впрочем, ничего другого Олег и не ожидал.

Он принял присягу, в знак обретения свободы опоясал стариков мечами, а потом приказал продолжать движение. До Кайма, столицы, оставалось не больше трех пеших переходов. А там — конец похода, победа, награды и долгожданный путь домой, на этот раз без каких-либо преследователей, живых или неживых.

Без проводника, разумеется, не обошлось без накладок. Вечер застал войско в густом лесу. Олег заставлял легионы и обоз двигаться до тех пор, пока не наступил полный мрак — но никаких прогалин не нашел и приказал останавливаться прямо на дороге, в походном строю.

Утром выяснилось, что до открытого места они не дошагали всего пару верст. Дорога обогнула несколько лежащих бок о бок, огромных, выше всадника, почти правильной прямоугольной формы валунов, поднялась на пологий взгорок и устремилась вниз. Как не раз случалось в этой стране, граница местности проходила по гребню холма: до него стоял лес, а на северном склоне раскинулся чистый и светлый, сочно-зеленый заливной луг. На этом лугу, рядом с дорогой, обнаружились две богато украшенные кибитки, запряженные белоснежными парами коней. По бортам кибиток шла тонкая резьба, местами покрытая позолотой, поверх дуг лежала мягкая коричневая замша. Колеса поблескивали бронзовыми, любовно начищенными накладками.

Олег принял бы эти возки за имущество обычных путников, застигнутых в дороге вражеской армией и на всякий случай удравших куда-то в кусты — но рядом с первой кибиткой стоял старик. В простой белой — но необычно чистой для путника рубахе; опоясанный незатейливым, без ножей, оружия и сумок ремнем — но с самоцветом на пряжке; босой — но вставший на якобы случайно упавший на землю пук сена. А кроме того, в одной руке старик держал красный гладиолус, которого в поле не сорвать, а в другой — красное наливное яблоко.

Ведун направил коня к нему, вытянул саблю, приподнял ею полог передней кибитки. В возке лежал полуобхватный камень, где-то с два локтя диаметром. Наверняка какой-нибудь колдовской атрибут. Олег хмыкнул, доехал до второй повозки, заглянул в нее — и обнаружил сидящего на густом персидском ковре мужчину в темно-малиновом халате и высокой шапке. Его вытянутое безволосое лицо ощутимо напомнило кого-то из знакомых — но кого именно, сразу не вспомнилось. Оружия на кушаке незнакомца не имелось, а потому Середин на время о нем забыл и вернулся к старику:

— Чем обязан встрече, мил человек?

— Милости и справедливости прошу, чужеземцы. — Старик опустился на колени и сложил скромное подношение к копытам коня. — Милости и справедливости к великому Раджафу, волею богов правителю Каима.

— Посмотрим, как вести себя будет, смертный, — пожал плечами Олег. — Чем больше крови он прольет, защищая свой жестокий режим, тем больше ненависти вызовет. Если вы приехали посланцами от него, то разговаривать нам, собственно, не о чем. Мечи и боги вынесли свой приговор несколько дней назад, на Воровской пустоши. Ныне ему остается либо сдаться на милость мудрого Аркаима и принять заслуженную кару за свою измену, либо бежать куда-нибудь за тридевять земель. И лучше бы он не затевал больше кровавых споров. Я так мыслю, кровушкой земля ваша напилась уже досыта.